Мой любимый Sputnik - Страница 57

В конце концов, никто так и не позвонил, Сумирэ тоже не объявилась. Только спокойно и медленно текло время, ночь становилась все глубже. В комнате Сумирэ я прихватил несколько кассет с записями и стал их слушать в гостиной. На одной — песни Моцарта. Рукой Сумирэ на этикетке было написано — “Элизабет Шварцкопф и Вальтер Гизекинг (ф-но)”. Я мало, что смыслю в классике, но тут сразу почувствовал, что это потрясающая музыка. Манера пения немного старомодна, однако вызывала удивительное ощущение в душе, когда невольно садишься прямо, расправив плечи — так бывает, если читаешь прозу, написанную стильно, плавно и элегантно. Тонкое, изысканное дыхание певицы и пианиста то набирало силу, чтобы затем почти замереть, то замирало, чтобы вновь набрать силу. Такое яркое звучание — мне казалось, что я на самом деле вижу их выступление, что они сейчас — у меня перед глазами. Одна из этих песен, должно быть, называлась “Фиалка”. Я поудобней устроился в кресле, закрыл глаза и стал наслаждаться музыкой, мысленно деля ее с Сумирэ.

Я проснулся от музыки. Она звучала негромко и откуда-то издалека — то слышно, то нет. Однако звуки ее медленно, но верно — так некий матрос (лица его в темноте не разглядишь) потихоньку травит якорь из ночного моря — заставили меня проснуться. Я приподнялся на кровати, высунулся в распахнутое окно и прислушался. Точно, музыка. Стрелки наручных часов у подушки показывали второй час ночи. Интересно, кому в такое время понадобилось заводить громкую музыку?

Я влез в брюки, через голову натянул рубашку, сунул ноги в кроссовки и вышел за дверь. В соседних домах — ни огонька Вокруг ни души. Ни дуновения ветерка, не слышно даже плеска волн. Только лунный свет беззвучно омывает землю. Я остановился и снова прислушался. Похоже, музыка доносилась с вершины горы. Странно. На этой крутой вершине никаких селений нет, там живут одни аскеты-монахи в своем монастыре да еще пара-тройка пастухов. Трудно вообразить, что они собрались все вместе в такое время и устроили какой-то шумный праздник.

Под открытым небом музыка была слышна вполне отчетливо. Уловить мелодию я не мог, но по ритму понял, что музыка греческая. Звук неровный, с резкими подскоками, так играют живые инструменты. Явно не “готовая” музыка из динамиков.

К этому времени мой мозг уже окончательно проснулся. Стояла приятная летняя ночь, в ней чувствовалась какая-то таинственная глубина. Исчезновение Сумирэ лежало у меня камнем на сердце, а не то бы я радовался от души — как на празднике. Я потянулся всем телом, закинул голову к небу и глубоко-глубоко вздохнул. Ночная прохлада омыла меня всего изнутри. “А что если и Сумирэ сейчас слышит где-то эту же музыку? Разве этого не может быть?” — вдруг подумалось мне.

Я решил немного пройтись в ту сторону, откуда доносилась музыка. Захотелось увидеть собственными глазами, что это за место, где она звучит, и кто ее играет. Заблудиться я не мог — в горы ведет та же дорога, по которой я утром ходил на пляж. “Заберусь, насколько хватит сил”, — решил я.

Шагалось легко — луна ярко освещала все вокруг. Ее свет раскидывал причудливые узоры теней между утесами, окрашивал землю в непостижимые, загадочные тона. При каждом шаге по мелкому гравию резиновые подошвы моих кроссовок издавали неестественно громкий шум. Чем выше я поднимался, тем громче звучала музыка, уже можно было различить мелодию. Играли все там же — на вершине горы. Из инструментов звучали какие-то ударные, бузуки, потом, похоже, аккордеон и флейта. Может, еще гитара. И больше не было слышно ничего. Ни поющих голосов, ни радостных криков. Одна лишь музыка текла неспешно, бесконечно долго, без пауз и, можно сказать, почти без эмоций — монотонно, в пресном темпе.

Мне хотелось взглянуть, что творится на вершине — ведь должно же там что-то происходить… Но в то же время я чувствовал: может, лучше и вовсе не приближаться к тому месту. Неудержимое любопытство боролось во мне с интуитивным страхом. Но что бы там ни случилось, повернуть назад я уже не мог. Как во сне, где невозможно сделать выбор — нет определяющего принципа. Или же у нас нет альтернатив, чтобы этот принцип установить.

“А вдруг Сумирэ несколько дней назад точно так же среди ночи проснулась от звуков музыки, и как была, в одной пижаме, из любопытства пошла в горы той же тропой?” — неожиданно пришло мне в голову.

Я остановился и оглянулся. Горная дорога спускалась вниз, до самого городка, похожая на след гигантскою слизняка, мутновато белая и склизкая. Я взглянул на небо, а потом, случайно — на свои ладони в лунном свете. И вдруг почувствовал, что это уже не мои руки. Не могу этого толком объяснить. Во всяком случае, сам я понял это с первого взгляда. Мои руки больше не были моими руками, мои ноги больше не были моими ногами.

Мое тело впитало мертвенно-бледный свет луны и утратило теплоту жизни, стало похожим на куклу, сделанную из той же глины, которой покрывают стены домов. Кто-то с помощью колдовства — как это делают шаманы на островах Вест-Индии — вдохнул мою ненастоящую жизнь в этот ком земли. В нем не было пламени истинной жизни. Моя подлинная жизнь где-то крепко спала, а Некто без лица схватил ее и, запихнув в саквояж, как раз в эту минуту намеревается с нею скрыться.

Меня охватил такой озноб, что стало трудно дышать. Где-то — я не мог понять, что это за место, — кто-то поочередно заменял все клетки моего организма, распускал нити, связывающие мое сознание. Думать было некогда. Единственное, что я мог — поскорее рвануть в свое привычное убежище. Я набрал полные легкие воздуха и, нырнув в море собственного сознания, стал погружаться все глубже и глубже на самое дно. Рассекая руками тугую воду, я одним махом опустился вниз и крепко ухватился за лежащий там огромный камень. Словно стремясь запугать непрошеного гостя, вода тяжело надавила на барабанные перепонки. Я крепко зажмурился, задержал дыхание и стал терпеть. Это не так уж трудно, если принял окончательное решение. Быстро привыкаешь и к давлению воды, и к отсутствию воздуха, и к ледяной мгле, и к сигналам, посланным из хаоса. Отработанное действие, которое я с детства проделывал уже множество раз.