Мой любимый Sputnik - Страница 67

Я взял ключ и несколько секунд рассматривал его у себя на ладони. Чувствовал, какой он тяжелый, — казалось, на нем толстым слоем налипли разные обязанности и обязательства массы людей. Под ослепительными лучами солнца ключ казался ужасно невзрачным, грязным и каким-то карликовым. Чуть подумав, я взял и швырнул его в речку. Послышался тихий всплеск. Речка была совсем не глубокой, но мы не увидели, куда он упал, — вода слишком мутная. Мы с Морковкой стояли на мосту вдвоем и какое-то время просто смотрели на речку под нами. На душе стало немного легче.

— Все равно возвращать его уже поздно, — произнес я, будто говорил сам с собой. — Да и наверняка у них есть запасной. Если уж это такой важный склад.

Я протянул руку, и Морковка тихонько взялся за нее. Я почувствовал в своей ладони его маленькую худенькую ручку. Когда-то со мной уже такое было. Где, интересно, ко мне приходило это ощущение? Я сжал его руку, и так мы дошли до дома.

Мы вошли в дом. Моя подруга ждала нас. Переоделась в свежую белую блузку без рукавов и плиссированную юбку. Глаза покраснели и опухли от слез. Наверное, вернувшись, все это время проплакала в одиночестве. У ее мужа в Токио было агентство по недвижимости, и в воскресенье он обычно отсутствовал: либо работал, либо играл в гольф. Она отправила Морковку на второй этаж, в его комнату, а меня проводила не в гостиную, а к обеденному столу на кухню. “Наверное, здесь ей легче разговаривать”, — подумал я. На кухне стоял огромный холодильник цвета авокадо, посередине — разделочный стол-остров. Большое светлое окно выходило на восток.

— Он вроде сейчас получше выглядит, — тихо сказала она. — Я когда увидела его лицо там, у охранника, просто не знала, что делать. Такого взгляда у него раньше никогда не было. Он совсем… Как будто ушел в другой мир.

— Ты не волнуйся, не надо. Все будет нормально, как прежде. Нужно только немного времени. Мне кажется, лучше всего сейчас никаких вопросов ему не задавать. Просто оставить его в покое, и все.

— А чем вы занимались, когда я уехала?

— Разговаривали, — ответил я.

— О чем?

— Да так… В общем-то, ни о чем. Вернее, я один болтал все время — что приходило в голову, все подряд.

— Может, налить тебе чего-нибудь холодного? Хочешь?

Я покачал головой.

— Просто не знаю, как вообще говорить с этим ребенком. И чем дальше, тем больше не понимаю, — сказала она.

— Только не старайся специально вести с ним какие-то разговоры. У каждого ребенка есть свой собственный мир. Захочет — сам когда-нибудь первым заговорит.

— Но он не говорит почти ничего.

Мы сидели с ней по разные стороны стола, стараясь случайно не коснуться друг друга, и вели эту натянутую беседу — типичная встреча учителя с матерью ребенка, который что-то натворил. Когда она говорила, ее пальцы на столе то нервно сплетались, то выпрямлялись, то сжимались в кулак. Я невольно думал о том, что эти пальцы делали мне в постели.

— В школе я ничего сообщать не буду. Просто спокойно поговорю с ним по душам, и все. Будут проблемы — сам как-нибудь разберусь. Ты так серьезно не переживай. Твой сын — умный, хороший мальчик, пройдет время — все образуется. То, что произошло, — явление временное. Сейчас важно, прежде всего, тебе самой успокоиться.

Я буквально внушал ей эти мысли, повторяя одно и то же медленно и спокойно, заставляя ее слушать мой голос. Похоже, это помогло ей немного прийти в себя.

Она сказала, что отвезет меня домой в Кунитати.

— А может, он что-то чувствует? — спросила она, когда мы стояли на светофоре. Конечно, она имела в виду наши с ней отношения.

Я покачал головой:

— Почему ты так думаешь?

— Мне почему-то пришло это в голову, пока я сидела дома и ждала вас. Нет, никакого повода нет. Просто у него очень развита интуиция — естественно, он чувствует, что у нас с мужем что-то не так.

Я молчал. Она тоже больше ничего не сказала.

Мы въехали на стоянку в двух кварталах от моего дома. Она поставила машину на ручник, повернула ключ зажигания и заглушила двигатель. Стих мотор, перестал работать кондиционер, и в машине воцарилась неуютная тишина. Я понимал: она хочет, чтобы я сразу же обнял ее. Я представил ее гладкое тело под блузкой, и во рту у меня пересохло.

— Я думаю, нам не стоит больше встречаться, — произнес я твердо.

Она ничего не сказала в ответ. Ее руки все так же лежали на руле, глаза смотрели в одну точку — на датчик давления масла. Лицо почти ничего не выражало.

— Я много об этом думал, — продолжал я. — И мне кажется, неправильно, что я — часть проблемы. Нехорошо. Для многих людей. Я не могу быть решением проблемы, если я — ее часть.

— Для многих людей?

— Прежде всего — для твоего сына.

— А для тебя самого?

— Это есть тоже. Конечно.

— Как же я? Я вхожу в число этих “многих людей”?

“Да, входишь”, — хотелось ответить мне. Но произнести этого я не мог. Она сняла темно-зеленые очки “Рэй-Бан”, потом, чуть подумав, надела их снова.

— Знаешь, мне не хотелось вот так просто говорить об этом, но… Если я не смогу встречаться с тобой, мне будет очень тяжело.

— Конечно, и мне будет очень тяжело. Я бы хотел, чтобы все так и продолжалось, как сейчас. Но это неправильно.

Она глубоко вздохнула.

— А что такое “правильно”? Может, объяснишь? Если честно, я не очень понимаю, что такое “правильно”. Что такое “неправильно”, еще могу понять. Но вот правильно… Что это?

Удачного ответа у меня не нашлось.

Казалось, она вот-вот расплачется. Или начнет кричать во весь голос. Но нет — она все-таки сдержалась. Только ее пальцы крепко впились в руль — так, что даже руки покраснели.