Мой любимый Sputnik - Страница 9

“Я люблю этого человека. Точно. (Лед, как и должно быть, — холодный, розы, как и прежде, — красные.) И любовь меня куда-то уносит. Но вытащить себя из этого мощного потока невозможно. Ни единого шанса. Кто знает, вдруг несет меня в совершенно особый, неизведанный мир. А может, это — опасное место. И там уже притаилось нечто (некто?…), и оно глубоко, смертельно ранит меня. Наверное, я потеряю все, что имею. Но пути назад уже нет. Остается лишь одно — довериться потоку. Пусть даже такой человек — "Я", сгорит в нем дотла, навсегда исчезнет, пусть”.

Ее предчувствие — сейчас-то я это понимаю — сбылось на сто двадцать процентов.

2

Сумирэ позвонила мне ровно через две недели после этой свадьбы, в воскресенье, еще до рассвета. Разумеется, я дрых, как старая наковальня. Всю неделю у меня был сплошной вынужденный недосып, поскольку я готовил всякие нужные (то есть на самом деле абсолютно бессмысленные) бумажки для одного собрания, которое на меня повесили. Поэтому я собирался в выходные, наконец, отоспаться. И тут раздался этот звонок. Еще затемно.

— Спал? — словно изучая ситуацию, осведомилась Сумирэ.

— Угу. — тихо простонал я и машинально бросил взгляд на будильник у изголовья. Я точно знал, что у будильника огромные стрелки, густо покрытые люминесцентной краской, но почему-то никак не мог разобрать цифр. Изображение, которое воспринимала сетчатка, не состыковывалось с той частью мозга, что должна была его принять и обработать. Как у старушки, которая никак не может вдеть нитку в иголку. С трудом до меня дошло, что вокруг еще кромешная тьма и примерно то время суток, которое Скотт Фицджеральд окрестил некогда часом “потемок человеческой души”.

— Скоро уже рассвет.

— Угу, — обессиленно буркнул я.

— Рядом с моим домом живет один человек, он держит кур и петухов — наверное, с тех времен, когда Окинаву еще не вернули<Окинава — префектура Японии, включающая 120 островов, была возвращена под юрисдикцию Японии в 1972 г. До 1972 г. в соответствии с Сан-Францисским мирным договором 1951 г. над Окинавой сохранялась опека США. >. Скоро они начнут кукарекать — где-то через полчаса, а может, и раньше. Если честно, это мое самое любимое время. Когда ночь еще темная-темная, небо на востоке начинает потихоньку светлеть, и тут петухи — будто это их личная месть кому-то — как начнут кукарекать что есть мочи. У тебя поблизости есть петухи?

На этом конце провода я слегка покачал головой.

— Я звоню из телефонной будки около парка.

— Угу, — отреагировал я. Это где-то в двухстах метрах от ее дома. У Сумирэ не было телефона, и обычно она ходила звонить к этой будке. Самая обычная телефонная будка — обычнее не бывает.

— Слушай, это ужасно, что я тебе звоню в такое время. Мне, правда, неловко. Даже петухи еще молчат. Одна только несчастная госпожа Луна — вот на тебе! — еще болтается в восточном уголке неба. Напоминает изношенную почку. Все это верно, конечно, но ведь чтобы тебе позвонить, пришлось тащиться сюда ночью, в кромешной тьме. Зажать в ручонке телефонную карточку — и вперед! Да, кстати, мне эту карточку подарили на свадьбе кузины. На ней еще фотография: молодые держатся за руки. Ты вообще-то представляешь себе, каково переться сюда среди ночи? Удовольствие ниже среднего. Я даже носки перепутала: у меня тут один носок с Микки-Маусом, а другой — просто шерстяной. В моей комнате такой кавардак, где что лежит — ума не приложу. Только между нами, мои трусы — это нечто. Жуть, какие страшные. Даже специалист по кражам нижнего белья бы на такие не позарился. Если меня в таком виде прикончит какой-нибудь маньяк, моя душа вряд ли когда-нибудь успокоится — ворочаться мне в фобу до скончания века. Конечно, я не требую от тебя сочувствия, но все-таки, неужели ты не можешь воспроизвести своим ртом что-нибудь более членораздельное? Кроме вот этих бесчувственных междометий — “м-м” и “угу”? Ну, хотя бы союзы? Да, что-нибудь типа: “все же” или “тем не менее”…

— Однако, — сказал я. Я дико устал, и, по правде сказать, у меня не было сил даже на то, чтобы видеть сон.

— Од-на-ко! — повторила Сумирэ. — Что ж, ничего. Хоть какой-то прогресс. Маленький шажок вперед, но все же…

— Ладно, у тебя ко мне какое-то дело?

— Вот-вот. Я хочу, чтобы ты объяснил мне одну вещь. Потому и звоню, — сказала Сумирэ. Слегка откашлялась и продолжила: — Скажи, в чем разница между “знаком” и “символом”?

У меня возникло странное ощущение: будто внутри моей головы медленно-медленно движется некая процессия.

— Ты не могла бы повторить вопрос? Она повторила:

— В чем разница между “знаком” и “символом”?

Я сел в кровати и переложил трубку из левой руки в правую.

— Так, значит, ты хотела узнать разницу между “знаком” и “символом”, поэтому позвонила мне. В воскресенье утром, до рассвета. Хм-м…

— В четыре пятнадцать, — уточнила она. — А что делать, если это меня беспокоит? Какая вообще может быть разница между “знаком” и “символом”? Один человек задал мне такой вопрос несколько дней назад. Я сначала начисто об этом забыла, но тут собиралась лечь спать и, когда раздевалась, вдруг снова вспомнила и сон вовсе пропал. Ты не мог бы все-таки объяснить это — разницу между “знаком” и “символом”?

— Ну, например… — произнес я и уставился в потолок. Даже когда мое сознание в нормальном состоянии, объяснять что-либо Сумирэ с точки зрения логики — тяжелая работа. — Император — символ Японии. Это понятно, да?

— Более-менее, — сказала она.

– “Более-менее” не пойдет. Так на самом деле записано в Конституции Японии, — сказал я насколько мог спокойно. — Можешь возражать или сомневаться, но, если ты не примешь это как некий факт, мы не сможем двигаться дальше.